Да, наверное. Потому что, как видите, во-первых, не подтвердилось. На самом деле, действует и на европеоидов спокойненько, да? И на негроидный тип, потому что в Африке тоже болеют. Но, тем не менее, в качестве слуха то, о чём говорил Станислав Лем, уже прозвучало.

Я подозреваю, что это будет именно так. Я не вижу причин, почему это должно быть по-другому. Я не вижу никаких пока заявлений сверху, что вот мы сейчас, допустим, господа министры, уменьшим нашу зарплату или отдадим хотя бы 10% в фонд помощи. Или там от руководителей госкорпораций что-то такое. Вы не слышали?

Я не слышала.

Я думаю, мы и не услышим. Они по-прежнему не будут себе ничего уменьшать. А уж когда это касается жизни, когда это касается здоровья, то тем более. Да, им немножко ухудшили сейчас условия, они не могут лечиться ехать сейчас в Италию, потому что в Италии в самой не совсем здорово всё. Но здесь всё, что можно, они сделают себе, я думаю.

О мировой политике. Можно ли считать то, что происходит переходом неким, уходом от атомного кулака, гонки армейских бюджетов, ухода к лабораториям?

Во-первых, об этом немножко рано говорить, потому что до сих пор толком непонятно, что было причиной этого нового коронавируса. То ли это созданный искусственно в каких-то лабораториях, то ли это случайное какое-то попустительство. Тем не менее, переход в новое состояние он предсказан был, в частности, Станиславом Лемом ещё в 70-е-80-е годы прошлого века. О том, что будет новое оружие, которое будет совершенно непохожим на предыдущие. И вот заметьте, поначалу, как только появились первые известия о коронавирусе, ещё ничего не было известно, ходили слухи, о том, что, возможно этот вирус действует только на людей монголоидного типа.

Это то, что сейчас фейком могут назвать.

Он говорил о том, что нас ожидают так называемые криптовойны, когда будет создаваться какое-то оружие с генетическим уклоном, которое будет настроено на определённые генетические или даже какого-то рода национальные характеристики человека. И эти войны будут вестись незаметно, поэтому он назвал их криптовойнами. То есть, распылили где-то что-то, и оно начинает действовать. И причём никто даже не знает, как оно будет действовать. Ну, например, в результате этого оружия генетического перестают, например, рожать люди определённого типа так скажем. Но выяснится это не скоро, это выяснится через несколько лет, когда обнаружится что тут совсем снизилась рождаемость.

Честно говоря, не вижу причин, по которым что-то могло бы измениться. Дело ведь не в заболеваниях, дело ведь в общей системе. А система вряд ли будет меняться. Да, нынешняя ситуация, нынешняя эпидемия, она косит вроде бы всех подряд, не разбираясь – богатый-небогатый и так далее. Но, тем не менее, возможности у людей богатых, у людей, приближенных к власти, намного выше решить эту проблему, чем у тех, кто внизу. И, что скорее всего, нам не будет хватать врачей, нам не будет хватать оборудования, если, не дай бог, это всё будет разворачиваться очень сильно, то мы увидим, как тяжело придётся.

Поэтому, то, что такого рода разработки наверняка ведутся или будут вестись, это не вызывает сомнения. И то, что как всегда бывает, это оружие может вырваться из рук тех, кто думает, что он им владеет, и может ударить по им самим… Как любое оружие, оно очень даже может стать обоюдоострым. Но то, что это, скорее всего, будет дальше, в этом как-то особых сомнений нет.

Владимир Иванович, о человеке. История эпидемии — это одновременно история выживания человека, как в постапокалипсис, и одновременно история человека в одиночестве, если говорить о режиме самоизоляции. В одиночестве, как на необитаемом острове или, как если ты один остался на борту космического корабля. Как-то люди с этой точки изменятся, находясь в таких условиях?

Если взять человечество в целом, то вряд ли. А с конкретными индивидуумами, конечно, может произойти очень многое. Наверняка, кто-то не выдержит психически, психологически. Кто-то там сорвётся, допустим, в алкоголь. Кто-то начнёт нарушать всё и вся просто из чувства противоречия, как сказать… Знаете, когда бывает человек чем-то заболел, тем же ВИЧ, например, есть случаи, когда он старается заразить всех, кого можно.

Такое человеконенавистническое настроение у кого-то может появится и здесь. Для отдельных людей, и для многих, причём, во всём мире и в нашей стране это будет не очень хороший выход из ситуации. Кто-то потеряет работу, кто-то… в семейные коллизии, конфликты вступит, кто-то перессорится со всеми.

То есть, ничего хорошего, конечно, этот карантин сам по себе, кроме того, что он может защитит, но, кроме того, он может оказаться очень отрицательным в ряде случаев как для отдельного человека, так и для государства в целом.

Ну и последенее. Вы уже сказали, что отношения людей, наверное, не изменятся, но они же становятся важнее – отношения между людьми в такой момент.

Да, они становятся важнее, но одновременно... Что победит. Победит ли дружба… Ясно, что для того, чтобы победить всё это нужно сплачиваться, хотя бы тем, кто знаком давно, соседям каким-то образом нужно пытаться выжить вместе. На расстоянии, но вместе. Чтобы могли помочь при случае. А с другой стороны, эта же ситуация вызывает и силы отторжения, когда предприятиям приходится закрываться, им нужно как-то платить зарплату, а платить её нечем, значит придётся кого-то увольнять, то есть, вопросы такого отторжения. То есть, понимаете, она, как любая катастрофа, эпидемия высветит и хорошие, и плохие качества людей. И я не уверен, что победят хорошие.

То есть, вы хотите сказать, что лучшая медицина будет отдана одному золотому проценту?

Владимир Иванович, изменятся ли как-то подходы медиков, и сама система? Отношение к профессии в обществе и государства отношение к профессии?

Глобальные угрозы, подобные распространению COVID-19 – обычный сюжет для писателей-фантастов. Чем это обычно заканчивается, как ведут себя власти и как меняется поведение людей в таких ситуациях, – мы поговорили с переводчиком, литературным критиком, знатоком творчества братьев Стругацких и Станислава Лема Владимиром Борисовым.

Некоторые убедительно предрекают развитие некоторых отраслей в связи с пандемией. Например, образования. То есть, это связано с развитием дистанционных методов, переходом к модульной системе. Вы разделяете этот оптимизм?

То, что происходит сейчас, – распространение заболевания и жёсткие меры властей, где это описано, и какие там сценарии?

В чистом виде, конечно, нет. Но ситуация, когда что-то угрожает, не обязательно зараза коронавируса, причём угрожает глобально, по всему миру, по всей планете, такое было. Неоднократно. И меры принимались достаточно серьёзные, вплоть до объявления чрезвычайного положения, карантинов. То есть, всё это в том или ином виде всё-таки бывало в фантастике.

Каким образом там чаще всего разворачивалась ситуация?

Таких случаев, чтобы совсем все погибли, не бывало. Как правило, находились какие-то способы противостояния. Или находилось лекарство, или находились способы не допустить распространения. То есть, понимаете, это же нельзя взять как руководство к действию. Это, всё-таки было умозрительно обычно. И проблема была не столько была в виде заражения… Ну вот, что в голову приходит, например, – «День Триффидов» Уиндома. Там комета или взрыв сверхновой ослепил большинство населения. Люди стали слепыми. Жить им стало очень тяжело. И этим воспользовались растения, которые перед этим кто-то там вывел. Они смогли передвигаться, эти вот растения – триффиды, и, как крапива, очень ядовито людей убивать. Осталось просто несколько человек, которые проспали эту катастрофу, они не стали слепыми и смогли как-то собраться вместе, смогли противостоять всему этому.

Чаще это всё-таки основано на каких-то человеческих поступках, чем на мерах властей? Вот это спасение.

В фантастике несомненно, преимущественно, и в первую очередь. И иногда даже противодействуя всяким государственным глупостям. То есть, тут фантасты угадывают, как правило. Что, несмотря на всю объявляемую готовность, власти на самом деле, как правило, не готовы к настоящей борьбе с этим явлением.

Я думаю, что оно будет развиваться или развивалось бы независимо даже от этого. Люди просто приспособятся жить с этим. И начнут общаться, может быть, немножко по-другому, может быть, меньше обниматься и целоваться будут. Но, тем не менее, выходить из дома, всё-таки, будут. Удалённые методы, они ведь и без этого в последнее время развивались очень мощно, очень сильно. Во-первых, и технические возможности выросли. А, во-вторых, и нематериальные возможности появились у людей. Но я смотрел одну передачу, и там люди говорили о том, как неудобно читать лекции на расстоянии.

Вот, может быть, единственное, что вызовет нынешняя ситуация, что люди станут немножко осторожнее в общении: не будут кидаться в объятья, не будут целоваться на улицах и так далее. А всё остальное, пройдёт несколько времени, пройдёт полгода, начнут разрабатывать вакцины, переболеет большинство населения, и дальше будем жить как обычно. Те, кто останется в живых.

Почему?

Потому что, нет живого общения, не видно глаз, как тебя воспринимают, невозможно отреагировать. Когда человек читает лекцию для многих, а у него обратной связи от них нет. То есть, к этому мы ещё не привыкли, не приучились, не перешли. Может быть дальше это будет как-то развиваться, а пока не всё нравится людям, которые этим занимаются.

А может ли такая катастрофа, ну, любая катастрофа какая-то, быть толчком к развитию чего-либо? Если это описано.

Ничего такого сверхнеобычного не было. Кроме того, эта нынешняя катастрофа, она не является чем-то сверхнеобычным. Особенность нынешней пандемии в том, что она, во-первых, очень быстро, очень резко перемещается по всему миру. А, во-вторых, уровень, опять же, обратной связи, уровень информирования людей об этом резко возрос.

Вот, смотрите, 30 лет назад появился вирус ВИЧ, который, в принципе, точно так же действует очень быстро, очень распространённо, очень опасно. Во всяком случае, в России эпидемия ВИЧ, её можно считать именно эпидемией, когда по примерным оценкам заражено около миллиона человек. Но, поскольку это происходило чуть-чуть раньше, то, во-первых, не заметили, что оно распространяется очень быстро, а, во-вторых, не стали кричать об этом. И это распространение, с ним свыклись. Поначалу это ещё вызывало какие-то особые эмоции, особенно, когда узнавали, например, что вдруг известные люди вдруг умирали. Например, Айзек Азимов, как нынче известно, умер, от заражения ВИЧ. И связано это было с тем, что ему неудачно перелили кровь, при этом заразили. Но это были редкие случаи, а в большинстве своём это заболевание существует, и с ним, вобщем-то как-то смирились. Никто не шумит, никто не кричит, об этом не говорят в телевизоре целый день подряд.

Из интервью Бориса Стругацкого (февраль 1999 года): «В теорию глобальной экологической катастрофы верю не очень. Раз угроза сформулирована, она тем самым уже в значительной мере как бы предотвращена. Гораздо больше (и по-настоящему) я боюсь катастроф, которые мы сегодня предвидеть не способны. Они поражают как молния, внезапно, и человечество оказывается бессильно. Так было с чумой в средние века. Так может случиться, если появится вдруг «быстродействующий» штамм вируса СПИДа».

Заболевания предыдущих лет, они были ещё больше незаметными. Вот я недавно посмотрел фильм Валерия Тодоровского «Одесса». Действие происходит в 70-ом году, когда в Одессе был объявлен карантин по случаю распространения холеры. И вот то, что там показано, с нынешней точки зрения, с точки зрения коронавируса, выглядит вообще возмутительно. Там толпы людей ходят, прорываются к аэропорту, хотя среди них огромное количество должно быть заражённых, больных и так далее.

Беседовала Екатерина Чернышёва